Самолюбие - Страница 3

«Значит, — подумал он, — кто-то сегодня возил в ней воду, а следовательно здесь живут».

Это соображение заставило его ещё раз хорошенько оглядеться. Зрение его уже свыклось с темнотой. Он стал замечать кое-что такое, чего не заметил с первого взгляда.

У самых ворот стоял маленький флигелёк, старый, покосившийся на бок. В нём была дверь и два небольших оконца такого типа, какие бывают в деревенских избах. Окна были закрыты ставнями, и сквозь щель одного из них вдруг проскользнула тоненькая струйка света.

«Да, здесь живут», — сказал себе Смуров.

Но тут у него явилось какое-то смутное ощущение страха. Бог знает, куда он попал. Может быть, это какой-нибудь разбойничий притон. Москву он знал плохо. Ему были хорошо известны места, примыкавшие к Моховой, но здесь он был в первый раз. Однако, ведь сюда вошёл Колтухин. Было бы чудовищно допустить мысль, что у него есть что-нибудь общее с разбойничьим притоном.

А разве вообще всё это не чудовищно? Это странное поведение товарища, то обстоятельство, что он забрёл сюда, на глухую улицу, а раньше говорил о каком-то уроке и чиновнике… Смуров не знал, на что ему решиться. Ведь могло статься, что Колтухин и не вошёл сюда; быть может, ему это только показалось. Расстояние могло обмануть его. Если же допустить, что он по каким-нибудь соображениям не хотел, чтобы знали о его резиденции, то что выйдет из того, если товарищ вдруг появится в этом флигеле? Может быть, это только оскорбит Колтухина, если его вдруг найдут в какой-нибудь унизительной обстановке и, может быть, таким образом грубо раскроют его тайну?

«Нет, — подумал Смуров, — так нельзя. Может быть, в конце концов, и необходимо разыскать его и спасти от какой-нибудь роковой трагедии, но это надо сделать осторожно».

И он решил не стучаться в дверь и не заходить во флигель.

Он тихо вышел из двора, — ворот не было, а на их месте была зияющая дыра, — и внимательно осмотрел домик и все приметы, чтобы днём не ошибиться. Идя по улице обратно, он старался заметить цвета и формы домов и заборов. На перекрёстке не было никакой надписи. Значит, это уже не был город. Он собирал все отличительные черты, чтобы получше заметить дорогу, и, наконец, выбрался на освещённую улицу.

На другой день он пошёл в университет пораньше, но Колтухина не было ещё. Он не явился и до двенадцати часов. Смуров начал беспокоиться. Может быть, вчера ему не следовало уходить. Что если именно вчера Колтухину нужна была его помощь?

Но в половине первого Колтухин явился. Вид у него был совсем плохой. Особенно глаза были какие-то нервозные и на бледных висках сильно выдавались синие жилки, в которых, заметно для глаз, медленно, но энергично бился пульс. Во взгляде было что-то лихорадочное.

Смуров поздоровался с ним.

— Ты опять плохо спал? — спросил он.

— Да, — сурово ответил Колтухин.

— У тебя бессонница?

— Да, бессонница! — сказал тот и стал смотреть вниз, должно быть, чтоб не встретиться с ним взглядом.

Смуров отошёл от него, а потом, перед самым приходом профессора, вышел из аудитории. У него уже созрел план.

Он вышел на улицу и, освидетельствовав свой кошелёк, нашёл в нём рубля два денег. Он подозвал извозчика и нанял его к Красным воротам, До самого пункта он не мог нанять, так как не знал названия места. Но от Красных ворот он рассчитывал найти по вчерашним приметам.

Так он и сделал. Но ему пришлось долго блуждать, пока, наконец, он не попал куда следует. Вот и покосившийся на бок домик, и обширный двор без ворот, но посредине его нет бочки. Какая-то обтрёпанная баба возится с бельём в лохани с водой. Он подошёл к ней и поздоровался. Баба посмотрела на него с удивлением.

— Бог в помощь! — сказал Смуров.

— Спасибо, барин! — ответила баба.

— Ведь тут, в этом дворе, живёт водовоз, не так ли?

— Водовоз, а что? Может, работу дать хотите? Так он скоро домой будет. Ежели хотите, он может доставлять вам воду…

— Нет, пока не надо, — сказал Смуров. — А вы его жена?

— Жена; а то как же? Не жена, что ли? Как же не жена?

— Ну, да, я и говорю, что вы его жена. А скажите, у вас ведь есть жилец?

— Жилец?

Она с новым удивлением и даже некоторым недоверием подняла голову. Может быть ей показалось странным, что он всё знает.

— Ну, да жилец, студент! — прибавил Смуров.

— Гм!.. Может, он и студент, я почём знаю?

— Да я-то знаю, что он студент.

— А мы, барин, не можем этого знать, — промолвила баба почему-то особенно убедительным тоном.

Кажется, она со словом «студент» соединяла понятие о чём-то дурном и недозволенном, и потому защищалась.

— Мы этого не можем знать! Мы люди бедные! Сами своим тяжёлым трудом перебиваемся.

— Я вижу, что вы бедные люди. Но он вам, должно быть, очень мало платит.

— Платит? Обещал по полтиннику в месяц, да что-то этого не видим. Да и где ему взять? По три дня сидит без хлеба. Иной раз сжалишься и дашь ему от себя…

«О, Господи! — с содроганием подумал Смуров. — Что же это такое?»

А баба продолжала:

— Так, впустили его… отчего не впустить, когда человек просит… Чулан-то у нас незанятый стоит, ну, вот ему и отдали чулан, а только платы мы от него никакой ещё не видали.

— А где же этот чулан?

— А вам разве надо?

— Да, я его приятель и хочу посмотреть.

— Да мне что ж, смотрите, коли охота, только что ж там смотреть? Там и смотреть-то нечего… Кровать ему мой муж сколотил, да чемоданишко его старый, да книжек два десятка, — вот и всё его добро. Господин он бедный; такая у него бедность, какой и не встретишь… Уж на что мы беднота, а он жалчее нас… Посмотрите, коли охота.